Первое, что поразило меня, когда открывающихся глаз коснулся свет, – сжимающая мою полихромность двуцветная картина мира. Точнее, комнаты, где я оказался прикованным к стене толстой черной цепью. Вместо моей любимой изумрудной пижамы на меня варварски натянули тесную белую мантию с узкими рукавами. В середине комнаты, пол которой, естественно, был мерзко-шахматной расцветки, стоял пустой стол из черного мрамора. Гладкая поверхность отражала блики снежно-белых свечей. Для меня было совершенно ясно, чьим пленником я являлся. Я даже подозревал, зачем меня выкрали и уменьшили. До сих пор с завидным постоянством в памяти возникала зеленая капля. Но она хотя бы была не черной и не белой, внося разнообразие в незатейливость обстановки.

Я встал с кресла. Громыхнула цепь. Нехитрым способом я убедился, что до двери мне не дотянуться. Сама дверь заинтересовала меня исключительно формой, тогда как ее белизна на фоне клеточной стены ужасно резала глаза. Каких только дверей я не видел на своем веку. Эта представляла собой удлиненный кверху треугольник со срезанной вершиной. Не думаю, что мои воспоминания достанутся маглам, но воспользуюсь их термином: трапеция – вот чем являлась эта дверь. Обстановка комнаты подозрительно напоминала мою собственную. Вот разве что цвета… И ощущение стерильности в воздухе. Возможно, оно возникло из-за отсутствия родной рабочей обстановки.

Исследовать свои пристрастия дальше мне не позволил шум за дверью. Пронзительно взвизгнул невидимый механизм, и под дверью стала расти щель. Поэтому здесь я не могу употребить слово «открылась». Дверь поднялась, и в комнату въехала величественная фигура в епископской тиаре. Надо ли упоминать, что одежды на ней… пардон на нем, ибо это был шахматный Епископ, сияли белым серебром. Фигура придвинулась к столику, и на блестящую поверхность упал толстый рулон пергамента. Боюсь, я повел себя тогда не совсем достойно. Выпускнику Гриффиндора не пристало блеять подобно заблудившейся овце, но других звуков извлечь из себя я не смог. Епископ припечатал на прощание взглядом мою мечущуюся фигуру, и так же величественно удалился. Я поспешил развернуть пергамент.

Не буду сейчас его цитировать, потому что витиеватость слога оказалась тяжела даже для меня. Говоря кратко, там содержались многочисленные обвинения против короны Его Величества, а также условия, при которых я останусь живым и невредимым. Надо было лишь возвратить белого Офицера из младенческого вида в нормальный. Как же, сказать – не сделать. С другой стороны, Епископа можно понять, ведь Офицер его родной брат. И чем быстрее я найду нужную формулу, тем короче будет мое собственное заключение. Что ж, в справедливости этому ультиматуму отказать трудно.

За окном взвыли сигнальные трубы, а затем послышался громкий скрежет. Я поспешил взглянуть в проем и, о, ужас! моя тюрьма показалась мне беспросветной. Внизу, у подножия башни-темницы, располагалось большое многоклеточное поле. У других углов поля стояли, соответственно, две черные и одна белая башни, из чего я понял, где именно нахожусь. На самом поле в полной боевой готовности выстроилось шахматное войско. Миниатюрные копии башен – Ладьи, нетерпеливые Кони с безликими всадниками, Ферзи, замершие на месте, Короли, восседавшие на тронах, Пешки-пехотинцы, начищавшие острые мечи. На стороне белых не хватало лишь Офицера. Черный Офицер, посвистывая, бросал ликующие взгляды в сторону противника, в том числе на белого Епископа, отчего лицо того то серело, то покрывалось черными пятнами от злости. Боевой дух черных явно перевешивал. Невидимые трубы прогудели последний сигнал, и в наступившей тишине громовой голос на незнакомом языке произнес какую-то команду сродни «Смирно!»

Черно-белая волна колыхнулась в последний раз и фигуры замерли, окаменев. Я и не заметил, как окаменел сам, почти перестав дышать. Сколько времени длилось это состояние, определить сложно. Я очнулся лишь на следующей команде. По полю опять разлились волны, все пришло в движение. Зашушукались Пешки, закачали головами Короли с Ферзями, а Кони, спрыгнув со своих клеток, помчались галопом в окружавший поле туман.

- И вот так уже который раз, - пропищал обиженно голосочек над ухом.

- Что? – я будто очнулся ото сна. Сердце заколотилось, пытаясь наверстать упущенный темп.

- Ну, вот это все. От нашего древнего языка осталось только три слова. Три команды для игры: Стройся, Игра и Разойдись. А теперь одно слово оказалось ненужным, и смысл жизни для всех фигур пропал. Голос из ниоткуда был таким несчастным, что мне даже стало жалко шахматы. Но ненадолго. Через мгновение обладатель голоса появился передо мной. Им оказались шахматные часы, парившие в воздухе. Точь в точь, как мои собственные, только из чистого золота и хрусталя. Маленькие часики мигнули циферблатами и заверещали так, что я чуть не подпрыгнул на месте:

- Мы требуем справедливости! Мы хотим играть! Волшебник должен вернуть Белого Офицера, иначе…

Что случилось бы со мной, я так и не узнал, потому что дверь заскрипела, поднимаясь, и в проеме появилась тележка, доверху груженая знакомыми мне предметами. Я бросился к ним, словно не видел свои колбы, пробирки и записи много сотен лет, хотя на самом деле расстался с ними только вчера. За всем этим добром не так-то просто было угадать двух Пешек, толкавших тележку. Часики тут же бросились к ним, моментально сменив тон.

- А мы тут разговаривали по душам… - пролебезили они.

- А ну, вон из комнаты! Здесь никому нельзя находиться! - гаркнула Черная Пешка.

Часики как ветром сдуло.

- Ваши! Вещи! Прибыли! Начинайте! Работу! – строевой речевкой отрапортовали Пешки. И все-таки на них нельзя было смотреть без улыбки. Рубленые лица простых вояк, честно выполняющих свой долг. Блеск сабель, одинаковое обмундирование без намека на роскошь.

Конечно же, мне хотелось как можно быстрее попасть домой, забыв случившееся как страшный сон, но природное любопытство обрушило на меня массу вопросов. Оказалось, что шахматы – никому не ведомый мир. И мир этот, как айсберг. Мы видим только верхушку, а под водой – загадки, загадки, загадки.

Раздираемый интересом и страхом, я молча стоял посередине комнаты, не двигаясь. Пешки, черная и белая, явно смутились. Черная, правда, меньше. «Все!» - опять нарушили тишину два голоса и фигуры одновременно развернулись к выходу. Меня ожидало благословенное одиночество и новые открытия. Все-таки ученый во мне перевесил человека.

Дверь за Пешками опустилась, и я подскочил к тележке. Они выгребли из моего кабинета все, вплоть до чесальной палочки. Я не успел расставить на столике и половины вещей, как дверь опять поднялась. Надо прямо сейчас заявить, что я не намерен работать в условиях суеты, и что работа ученого требует уединения и тишины. Я уж было открыл рот, чтобы твердо высказать протест, но слова застряли в горле, как только я увидел посетителя. Это была Белая Пешка, доставившая тележку. Как я узнал, что это была именно она? Ну, тут уж я не могу ничего сказать толком, разве что оправдать догадку интуицией. Пешка воровато оглядывалась назад, точно боясь преследования. Закрыв за собой дверь, белый воин задержался около нее, приложил ухо и замер. Ничего не произошло. Он посмотрел на меня и приложил палец к губам. Хотя я молчал на протяжении всего действа, но, видно, дышать тоже воспрещалось, и я замер окончательно.

- Пожалуйста, не выдавайте меня, я сейчас все объясню, - прошептала Пешка и протянула мне волшебную палочку.

Продолжение следует

Специально для Придиры
Врединанд Монстроуз
Рисунок - frenchwolf